Вчерашнее крушение АН-12 под Иркутском невероятным образом связано с моей прежней жизнью. Рухнувший на военные склады трудяга "Антонов", мне ровесник, имеет самое непосредственное отношение к моей судьбе.
В начале 1992 года, а я в то время работал директором сибирского совхоза, деньги в стране перестали работать вообще. Нам выпало увидеть социальный организм, в жилах которого вместо крови полноценных денег, пульсировала вода. Страна агонизировала.
Привыкшая ко всему деревня, и так недалеко ушедшая от натурального обмена, искала пути выживания. Я думал только об одном, как достроить производство еще одним звеном — переработкой.
Поведение мясопереработчиков стало откровенно хамским. Получив откормленный скот, они морили его несколько дней голодом, после чего взвешивали, половиня тем цифры поступления. Затем права беспредела передавались банковской системе, взимавшей дань в форме неплатежей и задержек. Получив ворох цветных бумажек, печать которых стоила больше, чем указанный на них номинал, я должен был с их помощью осуществить цикл воспроизводства.
Ответственность возросла настолько, что, помнится, я и вовсе перестал спать. Ездил, встречался, договаривался, выгадывал, казалось, круглосуточно.
По счастью, общество — есть система самоорганизующаяся. Умные головы в военно-промышленном комплексе, вошедшем в безнадежное пике, на свой страх и риск заполняли возникающие ниши спроса. Один из ленинградских военных заводов начал производить оборудование для мясопереработки. Естественно, что за бумагу они его не отдавали. Нужна была валюта.
По счастью все едят.
…Анализ и разведка вывели меня на авиационный завод имени Чкалова — еще один гигант ВПК. Валюту им отщипывали в Москве от нефтяных денег Саддама. Диктатору нужны были истребители. Мне оставалось найти свое место в сложной цепи товарно-денежных отношений с участием Хуссейна-аль-Тикрити ("Букварь моей жизни").
И здесь директор авиационного завода настоял на том, чтобы конверсионное оборудование, выполненное из листов нержавеющей стали и предназначенное для космических аппаратов, вывозилось из Ленинграда самолетом. Слишком был велик риск, что по железной дороге оно могло просто пропасть, вполне обычное дело для того времени.
И вот я прилетел в колыбель октябрьской революции, чтобы закрыть эту сложную, многоходовую сделку между совхозом "Пайвино", авиационным заводом им. Чкалова и ленинградскими оборонщиками.
Беседа проходила в кабинете директора.
— Чем говоришь, будешь вывозить?
— Самолетом. Два рейса "АН-12".
Прикрыв лицо ладонями, он покачал головой и сказал, видимо, рассеяв все сомнения:
— *** стране!...
Звеня турбинами "АН-12" готовился к взлету. Мы направились к узенькому трапу, прислоненному к серому брюху транспортника. Я обратил внимание, что на сколе люка отчетливо проступали семь слоев краски. Поинтересовался, сколько лет этому небесному геркулесу. Бортинженер весело пошутил: "Да он старше тебя".
Сели на два откидных сиденья в коридорчике, разделявшим кабину пилотов, и оставшийся негерметичным, грузовой отсек "Антонова". Туалета не было, в кабине пилотов стояло ведро. Барашки на маленьких иллюминаторах были медными. Невольно подумал: "Как на Наутилусе капитана Немо".
Самолет истово взревел, пересчитал два-три десятка плит взлетной полосы чкаловской ЛИС и, оторвавшись, лег на курс — северо-запад.
Оборудование вывезли. Через месяц, у себя в деревне, я запустил колбасный завод, потом пивоваренный.
До конца Советского Союза оставалось девять месяцев.
Вчера, этот самый "АН-12", которому стукнуло 53 — разбился, унеся жизни еще девяти граждан нашей страны.
Сколько исторического времени осталось России?
! Орфография и стилистика автора сохранены
