Угроза сепаратизма в России иная, чем в СССР. Она связана не с политическими и идеологическими расхождениями, а с бизнес-конкуренцией региональных и федеральных элитных групп.
Углубляющийся финансово-экономический кризис снова актуализировал рассуждения о возможной угрозе сепаратизма для российской государственности. Для этого есть несколько причин, некоторые из которых прямого отношения к собственно кризисным явлениям в экономике не имеют.
Во-первых, фактор признания независимости Абхазии и Южной Осетии. Пойдя на нарушение принципов "беловежского национализма" (когда границы между республиками бывшего Советского Союза признавались как межгосударственные рубежи новых независимых образований), Москва создала политико-правовой прецедент. Не только внутри СНГ, но и в мире (если иметь в виду отношение различных стран к РФ и ее внешней политике). Нарастающие экономические проблемы отчасти актуализировали этот прецедент, который мог бы быть "спящим" в случае продолжения путинского "процветания". Во-вторых, история России знала много примеров (1917-й, 1991 годы), когда казавшееся сильным в большей или меньшей степени централизованное государство по мере своего ослабления сталкивалось с центробежными тенденциями. При этом совсем не обязательно эти тенденции были связаны с этносепаратизмом. Достаточно было простого усиления антистоличных (антипетербургских или антимосковских) настроений (сибирское областничество или проекты казачьих республик). Кстати сказать,
сегодняшние события в Приморье или в Мурманске показывают – протест против центра вовсе не обязательно проходит под флагом этнической солидарности. Он может быть организован этническими русскими, но при этом направлен против столичной бюрократии и российского общефедерального правящего класса.
Во-вторых, проблема обеспеченности финансовыми ресурсами. Еще в середине января 2006 года "крестный отец" рыночных реформ в России, а ныне руководитель Института экономики переходного периода (ИЭПП) Егор Гайдар выступил с обстоятельным докладом, в котором сделал неутешительные прогнозы относительно перспектив России. По мнению Гайдара, СССР в 1985—1986 годах постигло авральное падение цен на нефть. Поскольку "путинская стабильность" во многом базировалась на том же фундаменте, что и брежневский СССР,
неблагоприятная ценовая конъюнктура на нефтяном рынке может привести к тому, что Россия столкнется с банальной нехваткой средств. Чем это грозит? В случае с дотационными республиками Северного Кавказа – сокращением финансирования, а в случае с обеспеченными Татарстаном и Башкирией – попытками "заимствования" и перераспределения для "общих" интересов вкупе с давлением на властные прерогативы этих образований в составе РФ.
Добавим сюда, впрочем, не впадая в крайности конспирологических теорий, и внешнее давление на Россию. "Заинтересованные" стороны, конечно же, будут использовать описанные выше проблемы – если не для достижения распада, то для ослабления РФ, выведения страны из "большой игры" в Европе и в Евразии.
Однако было бы неверно ограничивать анализ возможной сепаратистской угрозы исключительно экономическим инструментарием. В России (с чем упорно не хотят соглашаться наши псевдолибералы) существует гораздо большее по сравнению с Европой количество сфер, в которых негосударственное регулирование принципиально невозможно. Сюда можно отнести и протяженные государственные границы, из-за чего необходимо содержать численно более крупные вооруженные силы, полицейские структуры, органы безопасности и т. п. В этом же ряду проблем и различные по своему социально-экономическому, политико-правовому и социокультурному уровню и развитию регионы, что требует от государства значительных усилий по их разумной гомогенизации, формированию единства из всего многообразия отдельных частей.
В нашей стране у населения отсутствуют развитые традиции местного самоуправления и низовой организации (вече и казачий круг оставим историкам). При этом речь идет именно о позитивной низовой организации, а не о возникновении незаконных вооруженных формирований и диверсионно-террористических групп.
Российское общество также имеет серьезный запрос на патерналистские настроения. Игнорировать их по крайней мере неразумно. Иначе велика вероятность повторения того, что произошло в нашей стране после краха советского коммунизма и распада СССР.
Непринятие в расчет "нерыночных сфер" реформаторами начала 1990-х привело к деградации системы власти и управления страной. Более того, марксистская, по сути, идеология "рыночного детерминизма" привела к тому, что маркетизация распространилась на сферы, в которые она не должна проникать в принципе. Административный рынок стал моделью развития российской властной системы. В начале 1990-х рыночное администрирование было необходимой платой за сохранение страны. Приватизация власти в регионах под видом "федерализма и децентрализации" обеспечила центру мирную передышку для преодоления двоевластия в 1991–1993 годах, элементарного обустройства и сохранения территории под названием РФ хотя бы де-юре.
Конечно же, идеализировать "договорную практику" 1990-х годов не следует. Рассматривать ее как федерализм, от которого якобы Владимир Путин отошел в сторону унитаризма, — значит заведомо упрощать ситуацию. В постсоветской России вообще выбор проходил не между двумя вышеупомянутыми трендами. Реформы в стране были административно-бюрократическими – и по кадровому составу реформаторов, и по методам, и по идеям. Другими в условиях 1990-х они и быть не могли. В РФ начала 90-х не было ни развитых институтов гражданского общества, ни многопартийной системы, ни альтернативных акторов, ни контрэлиты, сравнимой с аналогичной в восточноевропейских странах. Зато существовала многоуровневая система неформальных отношений центра и окраин. В условиях распада Союза ССР и "временных трудностей" с формированием центра нового российского государства административно-бюрократическая периферия взяла "суверенитета, сколько смогла унести". Со всеми последствиями, многократно описанными в научной литературе и в СМИ. Таким образом,
модель девяностых не может рассматриваться как федералистская. Слабый центр не синоним того, что на практике реализуется система "рассредоточения власти". Вряд ли узурпация полномочий на региональном уровне может рассматриваться как демократическая процедура.
В 1990-е власть оказалась "сосредоточенной", только не в московском Кремле, в кремлях местных (в той же Казани) и в более скромных административных комплексах. В 2000-е произошла монополизация административно-бюрократического рынка. У авторитарных региональных лидеров часть их полномочий была отнята укрепившейся центральной властью. В результате появилась новая рыночно-бюрократическая модель. На сей раз с сильным центром в Москве, а не в Казани, Уфе или Екатеринбурге. Но
принципиально модель административного рынка не изменилась. И если в 1990-е успех праздновали региональные "рейдеры от политики", то в 2000-е успех пришел к "рейдерам от центральной власти".
При Борисе Ельцине в процесс приватизации власти были вовлечены гражданские бюрократы – экс-партийные чиновники всех рангов, мобилизованные во власть бизнесмены и интеллектуалы. При Владимире Путине коммерциализация власти в большей степени затронула силовые структуры. Люди в погонах свое влияние, информированность и силу (в прямом смысле этого слова) вложили в бизнес. Коммерциализация МВД, ФСБ, прокуратуры и армии, а не секьюритизация общества – вот реальная опасность, стоящая перед страной. Сегодня оппоненты действующей власти говорят об усилении правоохранительных структур или органов безопасности. В самом факте такого усиления ничего страшного нет. Нормальное функционирование силовых структур – залог состоятельности государства и всей власти в целом. Опасно не усиление, опасно превращение "соответствующих органов" в эффективный бизнес-инструмент.
Единожды став бизнес-инструментами, спецслужбы и армия (что, собственно, и является самым надежным каркасом государства) перестают таковыми быть, превращаясь в ЗАО "МВД", ООО "ФСБ", ИЧП "Министерство обороны".
Будучи де-юре госструктурами, они де-факто осуществляют рыночную деятельность. Отсюда и дипломатия по-газпромовски, и закрытие глаз на формирование региональных партикулярных режимов (процесс "рамзанизации Кавказа").
Таким образом, мы можем говорить не о фундаментальном усилении государства в период восьмилетнего "процветания", а о монополизации бюрократических ресурсов в Москве. Культура управленческого класса никак не изменилась по сравнению с 1990-ми. Впрочем, правила монополистического административно-бюрократического рынка можно и пересмотреть, если у "монополиста" возникли серьезные проблемы с наличностью.
А потому новая волна сепаратизма в России будет не похожа на сценарий краха СССР. Три человека в Вискулях не понадобятся. Нынешние политические лидеры страны не нуждаются в идеологическом оформлении политических сделок. "Ничего личного, только бизнес" – вот их кредо. Проблема в другом.
Российский триколор над той или иной территорией вовсе не будет означать, что Кремль осуществляет реальную юрисдикцию над ней здесь и сейчас.
По части пророссийских заявлений пресловутый Рамзан Кадыров может дать фору даже мэру первопрестольной. Означает ли это твердую власть России в Чечне? Риторический вопрос. По пророссийской риторике Чечне не уступает и Дагестан. Однако в истории с неудачным назначением "варяга" Радченко на пост руководителя налоговой службы республики в начале этого года Москве четко объяснили, кто является хозяином в "Стране гор" (так по-тюркски будет называться Дагестан).
Что же касается распада страны по-советски, то он возможен только в двух случаях. Первый вариант предполагает некую критическую массу недоговоренностей между нынешними держателями административных рент, а второй – решимость некоторых приватизаторов власти рискнуть, отказаться от привычного административного рынка в пользу открытия своего "дела". Естественно, это не приведет ни к модернизации, ни к демократии.
Не дать этому свершиться может "национализация государства" под названием Россия. Следовательно, уровень государственного управления требует кардинального изменения едва ли не в большей степени, чем принятие своевременных и адекватных мер в банковской или социальной сфере. Однако снова без ответа остается вопрос: "Кто будет заниматься деприватизацией российской власти?" По крайней мере, пока в этом не заинтересована правящая бюрократия – единственный реальный политический игрок. А адекватной и ответственной контрэлиты в России за два десятилетия так и не выросло.
Оригинал статьи опубликован на сайте Газета.Ru
